14.08.2011 в 03:13
Получилось кажется не очень вразумительно... Сам очень жду исполнений на эту заявку
485 слов, жестокость.
читать дальшеСейчас, оборачиваясь назад, Достоевский мог точно вспомнить, когда это случилось в первый раз. Он проснулся тогда от того, что кто-то долго возился с замком, уже напрягшись, он облегченно выдохнул, когда человек наконец-то открыл дверь, и Дост узнал шаги дуала. Не в состоянии сразу уснуть, он непроизвольно прислушивался. Штирлиц прошел в ванну, включил воду. В ночной тишине было хорошо слышно, как она льется в раковину. Дост все ждал, что прекратит, Штир пройдет в комнату, разденется, не включая света. Этого не происходила, вода лилась, Дост заснул, убаюканный ее монотонностью и очень долго не вспоминал о той ночи.
Со временем стала прослеживаться взаимосвязь: сначала Штирлиц делался молчаливым и угрюмым, затем в глазах появлялся странный блеск, и он словно выпадал из реальности, прекращая реагировать на слова. Первое время Достоевский думал, что это из-за него, когда за дуалом закрывалась дверь, он сворачивался в комок на своей кровати и долго думал о том, что на этот раз он сделал не так.
Штирлиц никогда не пропадал больше суток и всегда возвращался в приподнятом настроение и был чудовищно мил и предусмотрителен. Мил и предусмотрителен настолько, что Достоевский мгновенно, до следующего раза забывал, каким несносным тот был накануне.
Однажды, скорей поздно, чем рано, любопытство и тревога взяли свое, и, наплевав на личную свободу и право каждого поступать так, как он считает правильным и возможным, Дост пошел следом. Отпустив дуала далеко вперед, чтоб самому остаться незамеченным, он не знал, как все началось. Когда он вошел в зону слышимости, девушка говорила, на высокой, истеричной ноте, слов было не разобрать, но в тоне Достоевскому слышался вызов и презрение. Штирлиц стоял спиной, и Достоевскому не было видно, что он сделал, но девица подавилась словами и закричала, монотонно, на одной ноте. Дост скривился, как сильной зубной боли. В момент преодолев разделяющее их расстояние, он мягко отодвинул Штира плечом. Одного короткого взгляда хватает, чтоб принять решение. Дост обнимает девочку, и от неожиданности она замолкает в его руках, ласково обхватив ее голову, он одним движением ломает ей шею и бережно опускает на мостовую. Когда он распрямляется, они с дуалом смотрят друг на друга одинаково большими испуганными глазами.
Позже той же ночью Штирлиц отмывает кровь с рук Гуманиста, и подливает коньяк ему в чай, и говорит, говорит. Парень напротив слушает не перебивая, ни о чем не спрашивает, только смотрит так, словно его предали, и в самом конце улыбается слабо, кивает и тянет спать, им обоим нужен отдых.
А потом так и получается, что едва заметив характерный блеск таких родных глаз, Дост сам тянет его на улицу. Пока Штирлиц развлекается с ножом в руках, он стоит, прислонившись к стене, когда жертва начинает кричать и скулить, он зажмуривается, закрывает уши руками и сползает по стене на асфальт, иногда он кричит вместе с жертвой. Когда становится совсем невыносимо, он поднимается, кладет руку дуалу на плечо и тот молча отдает ему нож. Одного точного удара всегда хватает.
Достоевский никогда не жалуется и ничего не просит, он просто знает, что так правильно. Кто еще, если не он.
URL комментария485 слов, жестокость.
читать дальшеСейчас, оборачиваясь назад, Достоевский мог точно вспомнить, когда это случилось в первый раз. Он проснулся тогда от того, что кто-то долго возился с замком, уже напрягшись, он облегченно выдохнул, когда человек наконец-то открыл дверь, и Дост узнал шаги дуала. Не в состоянии сразу уснуть, он непроизвольно прислушивался. Штирлиц прошел в ванну, включил воду. В ночной тишине было хорошо слышно, как она льется в раковину. Дост все ждал, что прекратит, Штир пройдет в комнату, разденется, не включая света. Этого не происходила, вода лилась, Дост заснул, убаюканный ее монотонностью и очень долго не вспоминал о той ночи.
Со временем стала прослеживаться взаимосвязь: сначала Штирлиц делался молчаливым и угрюмым, затем в глазах появлялся странный блеск, и он словно выпадал из реальности, прекращая реагировать на слова. Первое время Достоевский думал, что это из-за него, когда за дуалом закрывалась дверь, он сворачивался в комок на своей кровати и долго думал о том, что на этот раз он сделал не так.
Штирлиц никогда не пропадал больше суток и всегда возвращался в приподнятом настроение и был чудовищно мил и предусмотрителен. Мил и предусмотрителен настолько, что Достоевский мгновенно, до следующего раза забывал, каким несносным тот был накануне.
Однажды, скорей поздно, чем рано, любопытство и тревога взяли свое, и, наплевав на личную свободу и право каждого поступать так, как он считает правильным и возможным, Дост пошел следом. Отпустив дуала далеко вперед, чтоб самому остаться незамеченным, он не знал, как все началось. Когда он вошел в зону слышимости, девушка говорила, на высокой, истеричной ноте, слов было не разобрать, но в тоне Достоевскому слышался вызов и презрение. Штирлиц стоял спиной, и Достоевскому не было видно, что он сделал, но девица подавилась словами и закричала, монотонно, на одной ноте. Дост скривился, как сильной зубной боли. В момент преодолев разделяющее их расстояние, он мягко отодвинул Штира плечом. Одного короткого взгляда хватает, чтоб принять решение. Дост обнимает девочку, и от неожиданности она замолкает в его руках, ласково обхватив ее голову, он одним движением ломает ей шею и бережно опускает на мостовую. Когда он распрямляется, они с дуалом смотрят друг на друга одинаково большими испуганными глазами.
Позже той же ночью Штирлиц отмывает кровь с рук Гуманиста, и подливает коньяк ему в чай, и говорит, говорит. Парень напротив слушает не перебивая, ни о чем не спрашивает, только смотрит так, словно его предали, и в самом конце улыбается слабо, кивает и тянет спать, им обоим нужен отдых.
А потом так и получается, что едва заметив характерный блеск таких родных глаз, Дост сам тянет его на улицу. Пока Штирлиц развлекается с ножом в руках, он стоит, прислонившись к стене, когда жертва начинает кричать и скулить, он зажмуривается, закрывает уши руками и сползает по стене на асфальт, иногда он кричит вместе с жертвой. Когда становится совсем невыносимо, он поднимается, кладет руку дуалу на плечо и тот молча отдает ему нож. Одного точного удара всегда хватает.
Достоевский никогда не жалуется и ничего не просит, он просто знает, что так правильно. Кто еще, если не он.